Рита Свейн сидела в комнате для свиданий местной тюрьмы, отделенная от Перри
Мейсона широким столом. Решетка из толстой проволоки разделяла стол на две
половины.
— Могу ли я здесь говорить откровенно? — спросила девушка.
— Только не слишком громко. Главное — не волнуйтесь. Держите себя в руках. Что
бы вы ни говорили, сохраняйте бесстрастный вид. Несколько раз покачайте
решительно головой, как бы отрицая свою вину. А теперь выкладывайте мне наконец
все как было.
— Его убили Розалинда и Джимми, — сказала Рита.
— Откуда вы это знаете? Розалинда сказала?
— Не словами, конечно. Но ведь это какой то ужас! Она же моя родная сестра, а
теперь просто отвернулась от меня, если не сказать хуже. Они с Джимми кругом
виноваты, но она настолько влюбилась в него, что решила сделать меня козлом
отпущения, лишь бы спасти его драгоценную шкуру.
— Откуда вы знаете, что это они его убили?
— Знаю, и все. Приехал Вальтер, застал Джимми с Розалиндой, поднял жуткий
скандал. Вот Джимми и застрелил его.
— Расскажите все подробно. Только сначала порешительнее покачайте головой. Вот
так, хорошо.
— Рози позвонила мне по телефону, сказала, что случилось что то ужасное, и
попросила немедленно приехать. Я сказала, что занята. Тогда она упросила меня
побежать в аптеку и позвонить по автомату. Назвала номер. Рози не хотела, чтобы
оператор слышал наш разговор.
— Ол райт, вы вызвали ее. Где она находилась?
— В аэропорту. Она мне рассказала про свидание с Джимми, про револьвер и про
миссис Надоеду. Это я вам уже все рассказала.
— Ну, и что вы после этого сделали?
— Рози мне все подробно объяснила про платье и канарейку. Разумеется, я ей
сказала, что немедленно приеду и сделаю все, что она просит. Вообще то мне эта
затея была не совсем по душе, потому что я боялась налететь на Вальтера. Но
Розалинда мне сказала, что его не будет.
— Уточнила ли она, откуда такая уверенность?
— Нет.
— И тогда вы туда поехали. Что случилось потом?
— Когда я поднялась наверх, чтобы переодеться, я заметила, что дверь в спальню
Вальтера слегка приоткрыта. Сначала я на это не обратила внимания, надела на
себя платье Рози, спустилась в солярий, поймала канарейку и так далее. Потом я
снова поднялась наверх, чтобы надеть опять таки свое платье. Прошла в ванную
помыть руки — и мне стало дурно. Вся раковина была в разводах окровавленной
воды. Причем эти пятна еще не высохли.
Естественно, я раскрыла дверь в комнату Вальтера. Он лежал на кровати на спине,
широко раскинув руки. Пиджак его был застегнут. Из ран текла кровь. Я так
закричала, что было слышно, наверное, даже на улице. Потом я спросила:
— Вальтер, что с тобой?
Подбежала к кровати, опустилась на колени и прикоснулась к его плечу. Я сразу же
поняла, что он мертв.
Рита замолчала. Она тяжело дышала, и у нее сильно дрожали губы.
— Продолжайте. Я все должен знать.
— Честное, слово, мистер Мейсон, после этого я действовала как сомнамбула.
Сначала я была в таком ужасе, что с трудом дышала. Ну, а потом мне как то сразу
стало понятно, чем это грозит мне и Рози…
— Что вы сделали?
— Прежде всего я вспомнила про письмо, написанное Джимми. Я знала, что Вальтер
собирался подать в суд и что в качестве улики…
— Ясно, ясно. Что же вы сделали?
— Я достала его бумажник и проверила, нет ли в нем письма.
— Вы его нашли?
— Да.
— И что вы с ним сделали?
— Сложила и запихала себе в трусы.
— В это время вы все еще были в платье Розалинды?
— Нет, я уже успела переодеться.
— Что было дальше?
— Я спустилась вниз и сожгла письмо. В плите.
— Что вы сделали с золой?
— Как что? Все осталось в плите.
— Вы хоть измельчили обгоревшую бумагу?
— Нет. Я подожгла письмо спичкой и проследила, чтобы оно полностью сгорело. И
все.
— Как вы были одеты в этот момент?
— В сером костюме.
— В том самом, в котором приехали в мою контору?
— Да.
— Что еще вы сделали?
— Взяла канарейку и поехала к вам. Но Рози не хотела, чтобы я обращалась к
адвокату. Она просила меня надуть только миссис Надоеду. Однако я
предчувствовала, что кто то должен защищать ее интересы.
— Одним словом, явившись ко мне, вы уже знали, что речь пойдет об убийстве?
— Знала.
— После этого вы полетели в Рино?
— Совершенно верно.
— Что было потом?
— Я дождалась, когда Джимми уйдет спать, и серьезно поговорила с Рози. Но только
вот про Вальтера я ничего не сказала. Я понимала, что сама Рози никогда бы на
такое не решилась. Во всем виноват Джимми, а она его выгораживает. Мне очень не
хотелось, чтобы она мне лгала.
— Где ваш серый костюм?
— Его забрала полиция.
— В каких туфлях вы были?
— Они их тоже взяли.
— Вы не проверяли, на них не было крови?
— Нет, не проверяла. Великий Боже, мистер Мейсон, неужели вы думаете, что я…
— Я думаю, что у вас на туфлях могли быть следы крови. И на одежде тоже. Я не
сомневаюсь, что следы ваших пальцев будут обнаружены на бумажнике Вальтера
Прескотта и что, поскольку вы не размельчили остатки обгорелой бумаги,
техническая экспертиза сумеет восстановить написанное. Мне сразу показалось, что
Овермейер вел себя как то странно на дознании. У него накопилось столько улик
против вас, что он даже не хотел получать никаких указаний со стороны. Теперь он
предоставит вам лгать и изворачиваться сколько угодно, а потом прижмет вас
неопровержимыми уликами и вещественными доказательствами. Его устраивал такой
неопределенный вердикт коронера. Вы еще не подавали никакого заявления?
— Нет. Я же помнила ваши указания.
— И ничего не отрицали?
— Как же, отрицала. Они меня обвинили в убийстве Вальтера, я сказала, что этого
не делала.
— Я же просил вас ничего не говорить.
— Я подумала, что это я должна отрицать.
— Может быть, вы сделали еще одну ошибку и стали отрицать, что знаете, что
Вальтер Прескотт был в то время уже мертв?
— Нет. После этого я вообще молчала.
— У вас спрашивали, когда вы видели его в последний раз?
— Да, спрашивали. И я ответила, что не видела его больше недели. Это чистая
правда, потому что видеть человека мертвым не значит…
— И, — прервал ее Мейсон, — когда на суде продемонстрируют увеличенные
фотографии отпечатков ваших пальцев, обнаруженных на бумажнике Вальтера, у вас
будет сколько угодно времени подумать, что было бы намного умнее последовать
совету вашего поверенного.
В ее широко раскрытых глазах застыл ужас: до нее дошло значение его слов. Потом
она, вздернув подбородок, резко сказала:
— Не растравляйте мне рану! В конце концов, вы сделали все, что могли.
— Вы его убили?
— Нет.
— Вы знаете, кто это сделал?
— Я не знаю, если только не Рози.
— Если вы будете мне врать, то вас ничто не спасет от веревочного галстука,
который будет накинут на вашу красивую шейку.
— Я не вру. И вообще, мистер Мейсон, шея то моя!
Мейсон одобрительно посмотрел на девчонку.
— Что ж, не слишком вежливо, конечно, но все же лучше, чем иметь дело с
истеричной особой, которая окончательно потеряет голову на скамье подсудимых.
Пока же выкладывайте — и без уверток! — следующее: как вы мыслите себе
предстоящий процесс? Окружной прокурор обрушится на вас с целой грудой
устрашающих улик. Сначала он сделает вид, что у него нет к вам никаких серьезных
претензий. Так, легкое подозрение. У всех создастся впечатление, что он вообще
бы вас немедленно освободил, если бы не процедурные правила, которые не
позволяют подобных вольностей до тех пор, пока вы не захотите говорить. Потом он
спровоцирует с вашей стороны еще несколько подобных неосторожных отрицаний,
вроде бы пустяковых, после чего засыплет вас градом фактов, требуя в каждом
случае дать подробные объяснения. При этом у него будет добрейший, прямо таки
отеческий тон, так что вам начнет казаться, что вот вот конец всем вашим
мучениям. Когда же вы станете все больше и больше запутываться, он начнет
осторожно закручивать гайки. И вот тогда вы поймете, что выхода нет. И вы
замолчите. В этот то момент на вас набросится свора газетных молодчиков, и они
пустят в ход весь свой, поверьте, немалый опыт, чтобы заставить вас заговорить.
То лестью, то угрозами, то посулами, то выражением самой искренней симпатии они
будут стараться вырвать у вас принципиальное согласие дать показания. Вы
понимаете?
Она кивнула головой.
— Вам надо вести себя очень тихо и очень умненько. При тех данных, которыми в
настоящий момент располагает окружной прокурор, вы не можете надеяться на
освобождение. Единственный ваш шанс избежать тюрьмы — это заставить жюри вынести
решение «не виновна». Или же добиться того, чтобы трое присяжных не согласились
с вердиктом. Вам это понятно?
Рита снова кивнула.
— Так вот: кто бы что бы у вас ни спрашивал, пусть даже с самым сочувствующим
видом, отвечайте, что адвокат запретил вам отвечать на любые вопросы. До тех
пор, пока я ваш поверенный, вы должны мне безоговорочно подчиняться. Можете
добавить, что, по вашему мнению, это адвокатская причуда, что вы бы с
удовольствием рассказали все, как это было, но по неизвестной вам причине вам
велено хранить молчание. Понятно?
— Понятно.
— Хватит ли у вас на это силы воли?
— Надеюсь.
— т Для этого потребуется огромная выдержка.
— Я все понимаю, мистер Мейсон. Мне уже двадцать семь лет. А в этом возрасте у
человека развивается сила воли.
— Не переоценивайте своих сил. Сейчас вы стоите одна против людей, через руки
которых прошли сотни аналогичных случаев, так что они относятся к вопросам
виновности и невиновности с равнодушием ремесленников. Им известны тайны и
приемы, которые «срабатывают» и «не срабатывают». Вы — младенец, заплутавшийся в
густом лесу, впервые противоборствующий его темным силам. Держите рот на запоре.
Я разрешаю вам говорить лишь одно: что вы хотели бы говорить, но вам не
позволено. Понятно?
Мейсон собрался было уходить, потом что то вспомнил и снова опустился на
скамейку.
— Как далеко вы позволите мне заходить?
— Что вы имеете в виду?
— Вы прекрасно понимаете.
— Оставьте в покое Рози.
— А если мне придется обвинить Рози, чтобы выгородить вас?
— Тогда не выгораживайте меня.
— Да вы понимаете, что говорите?
— Отлично понимаю.
— Ваше положение крайне тяжелое, — со вздохом произнес Перри Мейсон. — Конечно,
жюри не вынесет смертного приговора девушке с такой наружностью и умом. Но вы
можете заработать пожизненное заключение. Сейчас легко задирать нос и
произносить красивые слова, но что будет, когда подойдет решительный момент? Не
упрекнете ли вы меня за то, что в свое время связали мне руки?
Она встала и очень серьезно произнесла:
— Мистер Мейсон, если я что то делаю, то только из самых чистосердечных
побуждений. И я ни о чем не стану жалеть, чем бы это для меня ни кончилось.
Таков мой девиз в жизни.
— Ол райт, Рита, не вешайте головы! Мы еще повоюем!
